В номере 2819 "Нашей
страны" уважаемым Е. А. Вагиным был задан мне вопрос о христианской
солидарности. Возможно ли взаимодействие или союз между христианами разных
конфессий в совместном противостоянии наступающим антихристианским силам,
однако без уступок вероисповедного характера? Возможен ли единый христианский
фронт, но не в виде унии или экуменизма?
Вопрос этот, конечно,
непростой и обширный, и может быть, большей частью обращен к инославным, от
которых как раз и исходили инициативы в виде уний "восточного обряда"
или экуменизма, равно неприемлемых для православной совести. Но можно
попытаться обозначить те рамки, в которых христианская солидарность приемлема и
даже необходима для православного сознания. При этом будем руководствоваться
примерами из истории и наследием наших русских идеологов, дореволюционных и
зарубежных.
Видимо, первым, кто задался
вопросом о христианской солидарности перед лицом антихриста был философ Вл.
Соловьев в его известной "Повести об антихристе", вошедшей в состав
более обширного сочинения "Три разговора". Соловьев проницательно
предвидел, что пришествие антихриста произведет разделение во всех исторически
сложившихся христианских конфессиях; везде большинство отступников подчинится
всемирному диктатору и образует объединенную церковь "зверя". В
противовес этому христиане разных конфессий, не признавшие антихриста,
объединятся в некое солидарное движение, подробностей организации которого
Соловьев не пытался заранее предугадать.
Следующим из русских
мыслителей, кто занимался этим вопросом, был знаменитый идеолог монархии Л.
Тихомиров. В своем фантастическом романе "В последние дни",
написанном уже в разгар гражданской войны, он продолжал развивать идею
Соловьева о христианской солидарности перед лицом антихриста. В понимании
Тихомирова большинство членов всех христианских исповеданий также примут власть
антихриста и войдут в состав "универсальной церкви" во главе с
папой-лжепророком. А верные Христу образуют свой объединенный фронт, в котором
исторически сложившиеся конфессии не упразднятся и сохранят свои отдельные
молитвенные собрания, но при этом, отложив все прежние разногласия и
исторические обиды, будут взаимодействовать между собою в широком спектре: от
материальной помощи до боевого содружества. Поскольку в предвидении Тихомирова
ко временам антихриста не останется никаких самостоятельных христианских
правительств и иных независимых от "зверя" влиятельных
общественно-политических сил, а также централизованного управления внутри
конфессий, то у него христианская солидарность проявляется на уровне отдельных
лиц и небольших христианских общин, объединенных общим бедствием. Это трезвый
взгляд церковного и реалистически мыслящего человека. Действительно, "в
последние дни" возможности для любой христианской деятельности станут
предельно ограниченны. Однако главная идея романа Тихомирова, что и при таких
условиях возможна и необходима активная борьба с антихристом, причем не только
в виде мученичества, но даже вооруженная борьба вплоть до покушения на самого
"зверя". И христианская солидарность для автора есть необходимое
условие этой священной борьбы.
Интересно, что и Соловьев,
и Тихомиров предвидели нынешний экуменизм, который в их время только
зарождался, и хорошо отличали его от христианской солидарности. Объединение
отступников от Христа из всех конфессий в единую универсальную церковь, ярко
описанное Тихомировым, это и есть, по сути, венец экуменизма. Стоит
подчеркнуть, что современный исторически сложившийся экуменизм не есть пример
подлинной христианской солидарности, а скорее ее антипод. С самого начала
своего возникновения в 1947 г.
Всемирный Совет церквей никогда не выступал против агрессивного безбожия,
богоборческого коммунизма, гонящего христиан в разных странах, а наоборот,
всячески заигрывал с ним. В последние десятилетия экуменическое движение все
чаще и настойчивее выступает как инструмент или составная часть антихристовой
глобализации мира. Как верно отмечал выдающийся православный богослов архим.
Иустин (Попович), внутреннюю основу экуменизма составляют либерализм и модернизм, которые размывают основы догматов и
нравственных устоев христианства, подменяют евангельские ценности
противоположными им – гуманистическими, антихристианскими.
Либерализм догматический,
зародившийся в протестантской среде, как и само экуменическое движение,
предполагает пересмотр главных идей библейского Откровения в свете ложно
понимаемого научного подхода. Начав с отрицания Предания Вселенской Церкви,
либеральные протестантские богословы постепенно пересмотрели и само Священное
Писание с позиций исторической критики и господствующей уже два века философии
эволюционизма. Отрицается подлинность библейских текстов, как Ветхого, так и
Нового Завета, отрицаются библейские чудеса, начиная от самого сотворения мира
в краткий срок и человека - человеком. Наконец, на этой основе,
перетолковываются и главнейшие догматы христианства: о греховной испорченности
человека после согрешения прародителей в Эдеме, об искуплении, о реальности
Воскресения Христа во плоти, и, естественно, о будущем воскресении мертвых,
втором пришествии Господа на суд и вечных воздаяниях. Христианство в таком
понимании становится сплошной аллегорией, а потому (совершенно логично) теряет
свою уникальность. В противовес ясным словам Самого Спасителя: без Меня не можете творить ничего (Ин.
15, 5) и никто не приходит к Отцу, как
только через Меня (Ин. 14, 6) либерально-экуменические богословы уже видят
для человека полноценную религиозную жизнь и вне христианства, без веры в
Иисуса Христа.
Либерализм нравственный
подвергает ревизии основные библейские заповеди опять-таки в духе
гуманистической философии века сего. Легализация содомии, абортов и
контрацепции здесь являются лишь самыми яркими, но не исключительными
примерами.
Если на заре экуменического
движения основой его виделся некий христианский вероисповедный минимум на
основе принятия Священного Писания и Никео-Цареградского Символа веры, то
теперь эта основа в реальном экуменизме почти полностью ниспровергнута.
Христианские конфессии все более уравниваются с нехристианскими религиями и сектами.
Однако при этом не следует забывать, что во всех традиционных христианских
исповеданиях либеральное богословие встретило как поддержку, так и решительное
сопротивление. Либеральные перетолкователи Писания существуют, как в
протестантизме, так и в католицизме, и в православии. Либерализм стал
трансконфессиональным грехом. Но и сопротивление ему оказали в той или иной
мере представители разных конфессий: православные, католики и протестанты.
Консервативные протестанты,
пусть они состоят в меньшинстве, довольно активно выступают против либерализма,
защищают основы библейской богооткровенной веры. Нас с ними разделяют их
наследственные конфессиональные заблуждения. Но их искренняя защита библейских
доктрин против гуманизма и эволюционизма, их борьба за сохранение христианской
семьи, за христианскую школу и свободу преподавания Библии в ней, за
христианскую общественную нравственность, их противостояние глобализму,
безусловно, вызывают уважение и сочувствие. Здесь уместно вспомнить известного
креациониста Кэна Ховинда, в ряде своих лекций бесстрашно разоблачавшего как
коммунистов, так и творцов нового мирового порядка, и за это угодившего в этом
году в тюрьму под предлогом неуплаты каких-то налогов. Свои лекции Кэн распространял
даже без копирайта, что, согласимся, нетипично для западного человека, и даже
когда друзья собрали требуемую сумму за его освобождение, так и не был отпущен
из долговой тюрьмы.
Показательный случай
произошел в прошлом году. Два американских кинорепортера были захвачены в
заложники исламскими террористами, под угрозой смерти приняли ислам, были
отпущены на свободу и тотчас отказались считаться мусульманами. Был проведен
интернет-опрос: стоит ли вера того, чтобы ради нее расстаться с жизнью? Девять
десятых опрошенных американцев ответили, что не стоит, что земная жизнь дороже
веры. Но нашлись же десять процентов тех, кто ответил, что вера дороже жизни и
порицал поведение своих сограждан! Конечно, интернет-опрос это еще не допрос в
лапах исламистов, но все же тот факт, что и в Америке есть люди
(преимущественно из консервативных протестантов), которые ценят свое
христианство выше жизни, вызывает уважение. И тотчас встает вопрос: а у нас, в
пост-советской России, каков процент людей, которые мыслят также? Больше ли у
нас людей, готовых на подвиг за свою веру?
Общий ответ вопрос о
ценности веры и очерчивает "круг христианской солидарности". Между
прочим, именно так обозначили его и Соловьев, и Тихомиров. Для
либералов-экуменистов их вера, низведенная до аллегорий и психологической
разгрузки, не является такой ценностью, ради которой они готовы потерпеть
серьезные неприятности. Такое отношение и объединит людей "в последние
дни" в универсальной церкви антихриста. Ну, а для кого их вера во Христа
окажется главной и абсолютной ценностью, - те самим Промыслом Божиим
призываются к сотрудничеству и взаимопомощи.
Труднее обстоит дело с
католицизмом. Выдающийся идеолог Зарубежной Церкви архимандрит Константин
(Зайцев) проницательно заметил, что в католицизме можно видеть две стороны.
Пока католицизм живет своей внутренней жизнью или обращен с миссионерством к
нехристианским народам, он являет христианские черты, хотя и сильно искаженные.
Но когда он поворачивает к Православию, то являет столько ненависти и коварства,
что заставляет вспомнить о чертах антихристовых. Такова была реальная
многовековая история. И вот, русский православный человек мог находить
понимание с католиками испанцами или ирландцами, испытывая к достойным из них
непритворное уважение, а к гонимым – искреннее сочувствие. Но к католикам
полякам или хорватам после многовековых обид добрые чувства испытывать
затруднительно.
Можно, конечно, спорить
насколько "более типичными" представителями католицизма являются
поляки, хорваты, или униаты Галичины, и не является ли их поведение скорее
выражением местного шовинизма, нежели самой католической доктрины. Но и самые
эти шовинизмы, в особенности пресловутый польский "мессианизм",
выросли разве не на основе католицизма? Догмат о папстве и вытекающие из него
претензии на господство римской курии во всем христианском мире совершенно
неприемлемы для православного сознания, видящего идеальный христианский мир в
качестве содружества поместных автокефальных церквей. Именно из папистских
притязаний и вырос долгий исторический ряд насильственных попыток подчинения
православных народов папам, гордое папистское приравнивание "восточных схизматиков"
к язычникам, крестовые походы против них, коварные унии, лукавая политика
"восточного обряда" в ХХ веке, вплоть до бессовестных попыток
ватиканской дипломатии использовать бедствия Русской Церкви после революции и
за ее счет договориться с большевиками в 1920-е годы. Эта неразборчивость в
средствах со стороны Ватикана более всего возмущала всех наших русских
идеологов от А. Хомякова до И. Ильина, которые считали, что в протестантском
мире православным легче найти честных собеседников и добросовестных партнеров,
которые сдержат данное ими слово, чем в мире католическом. Показательно, что в
защиту гонимой Русской Церкви в те же самые 1920-е годы, и в частности за
освобождение патриарха Тихона, выступали именно протестанты, а не католики.
Для христианской
солидарности важнейшим является вопрос христианского самосознания. Вспомним,
как отвечал А. Хомяков на вопрос: кто мы во-первых, во-вторых и в-третьих:
христиане, монархисты или русские националисты? Он сказал: во-первых, во-вторых
и в-третьих, мы православные христиане, а монархисты и националисты мы в ту
меру, в какую это не противоречит нашему христианству. Если подобным же образом
на такой вопрос отвечает и западный христианин – есть основа для христианской
солидарности с ним. Если же он в первую очередь послушник папы или националист,
а христианин лишь во вторую очередь, то основа для солидарности разрушается.
Чем в большей степени человек – христианин, пусть и западной культурной
традиции, тем быстрее он найдет общий язык с христианами православными.
Посмотрим на пример из
истории крестовых походов, когда ряд византийских императоров из династии
Комнинов заключали союзы с крестоносцами против наседавших мусульман. В составе
крестоносной коалиции можно условно выделить четыре главных составляющих: папство,
торговые "земноводные республики" (Венеция, Генуя), рыцарство,
простые верующие добровольцы. С кем из этих четырех сил был возможен честный и
равноправный союз в защиту христианства против общего врага? Очевидно, что не с
папством из-за его притязаний на универсальную мировую власть и не с торговым
капиталом, для которого не было ничего святого. А вот с лучшими представителями
рыцарства, с людьми чести без страха и упрека, и с простыми верующими
добровольцами союз был возможен. И в реальной истории такие союзы были, хотя и
встретились с немалыми проблемами. Главная из них была в том, что, для того
чтобы быть в союзе с настоящими рыцарями надо самому по складу души быть
рыцарем. Византийское же коварство, бывшее антиподом рыцарству, зачастую
отравляло отношения Востока с лучшими людьми Запада. Будучи отождествляемо ими
с восточным православием, оно подрывало доверие к православным и разрушало
христианскую солидарность. Только лучшие люди Византии, например,
император-рыцарь Мануил Комнин, могли плодотворно сотрудничать с лучшими
представителями Запада в общем деле защиты христианства.
В нашей русской истории
князья киевского периода отличались более благородными чертами, чем византийцы,
и потому, несмотря на периодические конфликты с западными соседями, умели
находить с ними общий язык и заключать союзы. Известен пример Волынского князя
Ярослава Осмомысла, дружина которого участвовала в третьем крестовом походе в
составе войск знаменитого Германского императора Барбароссы.
Христианская солидарность
лучших русских и западных государственных деятелей ярко проявилась в период
борьбы с антихристианской французской революцией. Например, великий Суворов,
громивший в двух польских кампаниях воинствующих "католических
фундаменталистов" из состава Барской конфедерации и
шовинистов-костюшковцев, имел добрые отношения с некоторыми австрийскими
генералами, вместе с которыми воевал против турок и революционных французов.
Достаточно вспомнить его настоящую дружбу с принцем Кобургским, его соратником
в битвах под Фокшанами и на Рымнике, который считал себя учеником великого
полководца и имел с ним обширную дружескую переписку. В Итальянском походе
дружеские отношения сложились у Суворова со старыми честными солдатами:
фельдмаршалом Меласом и генералом Краем, а также с командиром корпуса
французских добровольцев-роялистов принцем Конде. Горячее сочувствие выражал
Суворов вандейским повстанцам и даже обменялся письмами с их командиром. Борьбу
с революцией он понимал именно как борьбу с "атеями" (как он
выражался), то есть с атеистами, богоборцами, - за христианскую веру. Когда на
Пасху 1799 года он вступил в освобожденный Милан, его торжественно встречало
католическое духовенство во главе с местным архиепископом. При этом глубокая
приверженность Суворова к своей православной вере стоит вне всякого сомнения.
Христианские рыцари, как и в древности вместе защищали христианские алтари и
троны.
В русской эмиграции
большими симпатиями пользовались национальные христианские лидеры Испании и
Португалии – генерал Франко и д-р Салазар. Их уважали и ценили самые разные
русские люди – от военных руководителей РОВСа до ряда профессоров Парижского
богословского института во главе с А. Карташевым. В войсках Франко сражались
русские белые добровольцы - опять же за
христианские алтари. Известно, что и Франко, и Салазар были лояльны к Ватикану,
но опирались на свои национальные церкви, проводили свою национальную
христианскую политику, а не политику Ватикана. Будучи лично искренними
верующими христианами с рыцарскими чертами характера, они тем самым вызывали уважение
не только русских белых, но и христиан из разных стран.
И в настоящее время у
православного русского патриота вызывают симпатии те христианские деятели
Запада, которые, будучи в меньшинстве, самоотверженно отстаивают христианскую веру,
национальную христианскую культуру, противостоят антихристовой глобализации.
Достаточно сказать, что в современной России большим уважением пользуются такие
католики, как лидер национального движения во Франции Ле Пэн, американский
кинорежиссер Мел Гиббсон и другие, близкие к ним по духу деятели, но, конечно,
не ведущие фигуры ватиканской политики, идущие в одной упряжке с творцами
глобализации.
Нас могут спросить: для
христианской солидарности вы предъявляете к западным христианам высокие
требования, а прилагаете ли вы их к самим себе? Есть ли у вас ныне мыслители,
подобные Хомякову, Тихомирову и Ильину, сознающие необходимость христианской
солидарности? Есть ли среди вас рыцари, подобные белым бойцам, готовые
подвизаться вместе с западными роландами и баярдами? Признаемся, что пока мы
можем сообщить очень мало утешительного в ответ на такой запрос. Чтобы быть в
союзе с рыцарями, нужно самому быть рыцарем. Чтобы быть в союзе с христианами,
нужно самому быть христианином и ценить свое христианство превыше всего. И вот
здесь, в пост-советской России после большевицких гонений и либеральных
экспериментов картина сложилась довольно безрадостная. Очень мало у нас
христиански настроенных и национально мыслящих людей, еще меньше у нас
нравственной чуткости и благородства. Тяжелым наследием советского режима
остается советское хамство: своеобразная смесь неприязни ко всему чужому с
готовностью заискивания перед чужим, когда это выгодно. Комплекс раба, который
то унижается сам, то превозносится перед другими. Составной частью этого
являются всякие фобии, ксенофобии, сочетающие одновременно неприязнь,
подозрение и страх ко всему чужому, неизвестному и непривычному с полным
незнанием своего, будто бы известного и привычного. Опираются эти фобии на
низкий образовательный и культурный уровень. В православной околоцерковной
среде такая фобия может выдаваться за ревность по Бозе в борьбе с экуменизмом,
хотя на самом деле за ней стоит лишь конечная стадия в развитии советского
патриотизма. Все эти комплексы, ведущие в конечном счете к сектантству и
душевному расстройству, старательно культивируются церковными и политическими
структурами, чтобы не дать русскому национальному движению выйти на здоровый
христианский путь и обрести себе союзников в лице здоровых христианских сил
Запада.
Поэтому для современного
православного русского человека вопрос о христианской солидарности предваряется
вопросом об обретении собственного лица. Подлинный христианский союз может быть
только равноправным союзом сознательных и ответственных лиц. Чтобы не быть нам
в этом союзе прозелитами или униатами чужих конфессий, нам надо стать подлинно
православными христианами, любящими и знающими свою веру и свою церковь. Чтобы
быть в равном союзе с другими народами, надо знать и любить свою традицию, понимая
и уважая при этом чужие. Чтобы претендовать на доверие и уважение, надо быть
достойным его. Опыт жизни русского зарубежья ХХ века показал, что на Западе
были люди (пусть их было и немного), которые по достоинству могли оценить
таланты, способности и высокие моральные качества лучших русских людей, были и
те, кто бескорыстно, ради Христа, помогали страждущим русским беженцам.
Поэтому, если мы сами будем того достойны, пошлет нам Господь и христианских
союзников.
2007
г. (скачать статью) |
