Вышла в свет книга протоиерея Петра Гнедича "Догмат искупления в русской богословской науке (1893-1944)". Для всех, желающих сохранять наследие погибающей Русской Зарубежной Церкви, она может послужить, как это ни удивительно, довольно неожиданным утешением.

Автор – сотрудник библиотеки, затем преподаватель и профессор Ленинградской духовной академии. Биографическая справка в начале книги упоминает год его рождения 1904, затем сразу сообщает, что он получил "высшее гуманитарное образование, работал в научных библиотеках, затем по непростым обстоятельствам времени перешел на экономическую работу" (что интересно за всем этим стоит?) Дальнейшее жизнеописание начинается с 1946 года – поступление в МДА.

Автор посвятил свой труд памяти патриарха Сергия, и, естественно, книга выпущена, как еще один кирпич в монумент этому родоначальнику советской церкви. Понятно, что и сам о. Петр был представителем высшей советской церковной номенклатуры. И, казалось бы, что утешительного может он нам сообщить с совершенно другого церковного берега, при том еще, что мы не можем с ним сойтись и в некоторых чисто богословских оценках?

Самое важное достоинство книги – широкий литературный обзор. Автор опирается на целый ряд источников, практически неизвестных и недоступных массовому читателю, или известных лишь поверхностно. Перед нами раскрывается духовный и умственный путь русской богословской школы предреволюционной поры, проходит ряд имен талантливых русских богословов, дюжина с лишним имен, с разбором основных идей каждого. Читатель получает возможность осмыслить вклад русского богословия в общую сокровищницу мирового Православия, причем именно самый важный ее вклад – в вопросе о догмате искупления.

Естественно, что здесь вспоминается имя, стоящее в заглавии нашей статьи. И столь же естественно услышать от такого автора, как о. Петр Гнедич, достаточно резкую критику в его адрес. А что вы, собственно говоря, ожидаете от профессора Ленинградской академии, писавшего в 1950-е годы? Как он должен был отозваться об основателе столь ненавистной Советам Русской Зарубежной Церкви? И, разумеется, современные противники митрополита Антония (Храповицкого) могут вырезать из книжки ту пару десятков страниц, которые посвящены критике его взглядов, и использовать их для своих пропагандистских целей. Но если прочитать книгу целиком и вдумчиво, то образ Первого иерарха РПЦЗ нисколько не будет затемнен.

Сам автор высоко оценивает труд архиепископа Сергия (будущего советского патриарха) "Православное учение о спасении", написанный на рубеже веков, в котором дана основательная критика юридической теории искупления. Посмотрите, дескать, насколько основательно написано, не то, что там у некоторых... Высоко оценивает и труды архиепископа Иллариона (Троицкого), будущего исповедника. Если читатель совсем не знаком с этими именами, то мог бы подумать, например, так: "еще б ты более, Антоний, навострился, когда б у Сергия немножко поучился".

Всячески принижая роль митрополита Антония, отказывая ему в праве называться богословом и догматистом, о. Петр все же приводит интересное свидетельство. "Это удивительно, - говорил один московский академист, окончивший курс в 1894 г., - когда я читаю N или разговариваю с Z, то я всегда ловлю себя на мысли: да, где-то я об этом уже слышал. Начинаю вспоминать и обретаю первоисточник – нашего бывшего ректора академии преосвященного Антония" (Никольский П. Письма о русском богословии СПб. 1904, цит. на стр. 242). Сквозь зубы вынужден о. Петр сделать и такое признание: "его влиянию подчиняются не только его ученики... оно замечается и в воззрениях более самостоятельных исследователей – архиепископа Иллариона (Троицкого), профессора священника Н. Петрова и других" (с. 242). Изюминка в том, что этих "других" было довольно много, и архиепископ Сергий (глубочайший богослов по оценке автора) тоже был из их числа.

В целом из приведенной картины ясно выводятся два простых вывода.

Во-первых, отвержение западного юридического подхода к искуплению было в Русской Церкви последних десятилетий перед революцией очень широким, продуманным и категоричным. Уровень критики "юридической теории" был явно на порядок выше уровня ее защиты. И данная книга нам это наглядно показывает. Русская богословская школа сумела преодолеть засилье западной схоластики, вновь вернуться к святоотеческой традиции, и (что очень важно), не просто повторить святых классических Отцов, но в их русле дать ответ на вопросы, не до конца ими раскрытые. Это был собственный вклад русской богословской школы в сокровищницу мирового православного богословия. Таким образом, митрополит Антоний не был здесь одиноким или каким-то самочинником в богословии – и мы получаем тому подтверждение от его противника.

Используя редкие и малодоступные источники, о. Петр наглядно показал, насколько глубоко русские богословы вникли в эту тему и насколько восприняли мысли митрополита Антония или самостоятельно пришли к сходным с ним выводам. Действительно, мы вправе говорить о целой школе и целом направлении в русском богословии.

Во-вторых, духовно и идейно возглавляет это направление именно митрополит Антоний; и работа о. Гнедича свидетельствует именно об этом, хотя бы и против воли автора. О. Петр рассматривает множество предложенных русскими богословами теорий искупления, альтернативных юридической. И дает возможность увидеть еще раз, что из них только митрополит Антоний сумел дать ответ на вопрос, поставленный в его классической работе: какова движущая сила искупления? каким именно образом страдание Христово подает верующему в Него возрождение и жизнь вечную?

Русские богословы сумели критически осмыслить юридическую теорию, пришедшую в православную школу от Ансельма и его предшественников на Западе. Они дали себе труд взглянуть на юридическое толкование глазами человека непредвзятого, еще не верующего во Христа. Они поняли, что не должно перед таким человеком рисовать портрет Бога, подчиненного двум своим качествам – милости и праведности, состоящим во взаимной вражде. Бога, который, привлекши третье свое качество – премудрость, ухитряется удовлетворить обоим первым качествам, отдав на смерть Своего Сына. Ужаснувшись тому, каким изображает Бога юридическая теория искупления, русские богословы обратились к восточным Отцам, к литургическому наследию церкви, к филологическому анализу ключевых слов: "умилостивление", "искупление", имеющихся в Новом Завете. Анализируя эти источники, они доказали, что юридическое толкование догмата искупления не соответствует православной святоотеческой традиции. Ключевым текстом, цитируемым из работы в работу, стали слова св. Иоанна Златоуста: "Не сказал Апостол: примирите с собою Бога, потому что не Бог враждует против нас, но мы против Него. Бог никогда не враждует".

Итак, Искупитель примирил не Отца с нами, а нас с Ним. И все же, почему мы не смогли бы примириться без Христа? Весь догмат искупления в том и состоит, что Бог во Христе дает нам нечто очень важное, чего мы сами никакими усилиями достигнуть не смогли бы, и принятие чего, тем не менее, зависит от нашего свободного выбора. Что же это? Если мы еще ничего не сделали для примирения с Богом, то в чем Сам Бог изменился в своем отношении к миру? В чем объективная сторона искупления? Что независимо от нас взошло в мир от Бога, чего не было до пришествия Искупителя?

И вот, рассмотрев все варианты, мы видим единственную путеводную нить в ответах на этот вопрос, предложенных митрополитом Антонием. Бог неизменяем. Его качества не могут измениться, притом еще во времени. Будучи благ, он не может стать злым. Но Он может увеличить Свою славу. Он может придать своей любви как бы новое измерение. По его любви создан мир. И эта любовь, эта благость Божия, рассуждая по-человечески, связана с Его всеблаженством.

Какой человек счастлив? Только добрый, только лишенный полностью всякого гнева, зависти, ропота, неудовлетворенных желаний. Потому и Бог всеблажен, что Он есть любовь. Но, придавая своей любви новое качество, новое измерение, Бог тем самым изыскивает ей и новую силу. А эта сила явится, как некий отказ от Божественного всеблаженства. Бог делает свою любовь состраждущей, а для этого воплощается и идет на крест.

И вот, действующая сила искупления и заключается в новом качестве Божией любви, в ее сострадательном характере. Состраждущая любовь Искупителя может сделать для человека, для его возрождения, качественно больше, чем промыслительная любовь Творца, посылающего солнце и дождь на праведных и неправедных. Если кратко, Отец прославился в Сыне, а мы получили спасение и очищение именно тем, что Божия любовь стала сострадательной. Вот, основная и сильнейшая идея митрополита Антония в объяснении искупления. Идея, подкрепленная данными психологических и пастырских наблюдений. Ведь аналоги такой любви встречаются между людьми, и показывают, что сострадание любящего может способствовать нравственному возрождению любимого.

Добавим, что приемлется искупление, принесенное Новым Адамом, благодаря установленному еще в раю закону единения человеческого естества по образу единения Лиц Божества. Это тоже важнейшая идея митрополита Антония, которую он взял у Отцов-каппадокийцев и применил от тринитарных вопросов к догмату искупления. В силу этого единства естества человека ему и достаточно одного Искупителя и родоначальника нового человечества.

Кто другой подметил суть догмата глубже и точнее? Просмотрев предлагаемый обзор о. Петра, не вижу другого такого автора.

Сам о. Петр Гнедич не придерживается юридической теории. Основную идею митрополита Антония он в сущности не оспаривает, но, похоже, просто не понимает. К сожалению, владыка Антоний не писал систематического, научно отработанного труда. Когда о. Г. Флоровский пишет о нем: "скорее бросает, чем раскрывает свои мысли, не досказывает и обрывает их", - то он прав. Это действительно так. Но правда и в том, что сравнимых по глубине мыслей, притом подкрепленных пастырским и психологическим опытом, никто другой как-то не высказал.

И вот, невольно пользуясь плодами мысли митрополита Антония, соглашаясь полностью с аналогичными же мыслями, если они высказываются архиепископами Сергием или Илларионом, о. Петру по должности приходится же где-то поругать родоначальника "карловацкого раскола". И он цепляется за две давно уже известных зацепки.

Первая – это миф о том, что будто бы митрополит Антоний перенес "центр значимости" искупления с Голгофы в Гефсиманию. После обстоятельного разбора этого глупого обвинения, произведенного вл. Гавриилом (Чепурой) и приведенного у архиепископа Никона (Рклицкого), мы не станем вновь останавливаться на этом вопросе. Епископ Гавриил его разрешил и закрыл. Добавить тут нечего.

(скачать статью полностью)