Часть 1. Вместе против общего врага и отдельно - друг против друга

ХХ век в истории Русской Церкви ознаменовался тяжелыми испытаниями, вызванными гонениями со стороны богоборческого режима на христианство и на веру в Бога вообще. Эти гонения и разное отношение православных к советской власти вызвали разделение русского православия на официальное и неофициальное. После падения коммунистического режима и прекращения гонений на веру, предоставления свободы религиозной деятельности, противостояние между официальным и неофициальным православием не исчезло, но приобрело новое идейное содержание. Наиболее неприемлемым в официальном православии является его всестороннее и глубокое обмирщение, слияние с миром, враждебным Христу. Отчуждение официального православия от евангельских основ христианства служит главной причиной отталкивания многих религиозных людей в России не только от официальной церкви, но и от отождествляемого с нею православия вообще, главной причиной сравнительно малого успеха собственно христианской проповеди в <формате> православия. (Успешнее идет проповедь православной <обрядности и благочестия>, густо пропитанная околоцерковными мифами, суевериями и влиянием язычества). И это несмотря на то, что официальная церковь постоянно демонстрирует свою преемственность с исторической русской церковью и ее культурным наследием.

Обмирщение официальной церкви выражается в разных формах: в постоянном искательстве от нехристианской власти экономических и политических выгод, в налаживании деловых связей с политиками и олигархами, в размывании христианского учения либерализмом и гуманизмом, в подмене подлинной христианской проповеди призывом к <прицерковлению>. Формы эти со временем могут меняться, они по-разному проявляются в столицах и в провинции, но суть их остается прежней: служение не Христу и не ближним ради Христа, а миру сему и самим себе, не бескорыстная самоотдача, а приобретение выгод для своей корпорации и для себя. Церковь существует в обществе и в народе не для того, чтобы давать, а для того, чтобы брать, она стремится не служить, а господствовать, - такая установка доминирует у функционеров официальной церкви хотя бы на уровне подсознания, - и именно так ее и воспринимают в обществе. Потому-то общественное сознание смотрит на Церковь как на важный фактор политической и культурной жизни, как на монополиста на рынке культовых услуг, как на важного субъекта и в экономической жизни. В общем, как на важный элемент общей социальной жизни, царства от мира сего, но не как на иноприродное царство, живущее по своим, Христовым, законам.

Современное неофициальное православие также в значительной степени уклонилось как от евангельской основы, так и от традиций истинного православия ХХ века, от которого оно производит свое преемство. Вместо духа подлинного святоотеческого православия все внимание здесь обращено на форму, на то, кем казаться, а не кем быть, на саморекламу, на крикливые и фальшивые лозунги. Прежнее подлинное исповедничество отцов, страдавших за истину Христовой веры, сменилось личиной гонимых и заигрыванием перед суеверными и сектантскими настроениями значительной части неграмотных православных людей. Фарисейская поза <чисто-истинных> парадоксальным образом сочетается с таким же, как в официальной церкви, поиском экономических и даже политических покровителей, только меньшего масштаба. К евангельской добровольной бедности и бесправию не стремится никто; вместо этого ищут определенный имидж и свою <экологическую нишу> в обществе. Вместо духа братолюбия и взаимопомощи, или, по крайней мере, элементарной солидарности, как у товарищей по несчастью, - постоянные раздоры, интриги и расколы, от которых сотрясается и дробится неофициальное православие. В конечном счете - тот же дух мира сего, только в особой фарисейской форме, поразил и неофициальное православие.

Готовых рецептов по выходу из кризиса не видно. Очевидно только, что одних внешних церковных мероприятий, будь ли то новые декларации, новые анафемы, новые политические альянсы между группами, или наоборот, новые разрывы между ними, новые внутрипартийные чистки от инакомыслящих и тому подобные акции, которых было много за прошедшее десятилетие, совершенно недостаточно для исправления ситуации. Нужно внутреннее изменение людей, а не внешние перестановки в церковных структурах. Впрочем, горький опыт прошедшего имеет то положительное значение, что сужает область поиска, область, где нужно искать правильное решение. Подобно тому, как в математике, прежде решения уравнений, требуется исключить те области, где решений не может быть, и найти область значений допустимых, в которой только и может быть решение. Иначе можно долго трудиться, но найти решение, которое не будет иметь смысла, даст ноль в знаменателе.

Для этого полезно обращение к историческому опыту Церкви. Церковная история дает ключ к пониманию многих церковных проблем, ибо представляет собой результат взаимодействия промыслительной воли Божией со свободной волей человеческой, опыт многих поколений христиан разных веков и народов. Поскольку нет ничего нового под солнцем, что делалось, то и будет делаться, то какие-то искушения, будучи типичными, повторяются в истории Церкви периодически, многократно.

Для нашего времени представляется подходящей иллюстрацией эпоха от 7 Вселенского Собора (787 г) до Константинопольского собора (879-80 гг). В те времена по ходу борьбы с иконоборчеством сложились две православных партии: <крайних> и <умеренных>. После победы над иконоборчеством эти партии вступили в открытую борьбу между собою, достигшую накала во второй половине IX века. Если в предшествующую эпоху Вселенских соборов борьбу вели преимущественно догматические партии, различавшиеся своим исповеданием по догматическим вопросам, то в IX веке в одном патриархате в борьбу вступили церковные партии, имевшие одинаковое православное исповедание веры, равно отвергавшие все прежде бывшие ереси, включая иконоборчество, но расходившиеся между собой по другим церковным вопросам.

В ходе этой борьбы сложились два крыла Восточной Церкви: <зилотов> и <политиков>, в жестком противостоянии которых прошла вся последующая история Византии, вплоть до падения Константинополя в 1453 г. В эту же эпоху произошел и первый раскол Рима с Константинополем (857-879 гг), и были заложены основы окончательного разделения Западной и Восточной Церкви, последовавшего через два столетия. Поэтому рассматриваемый период имеет такое большое значение для понимания исторического пути православия.

Конечно, полного сходства исторических ситуаций не бывает, каждая эпоха имеет свои неповторимые особенности. При обращении к церковной истории правомочно искать отдельные черты сходства, а не требовать полного подобия всех исторических обстоятельств.

В русской исторической науке эта эпоха обстоятельно изучена и изложена в трудах ученых XIX-XX века, особенно акад. Ф. Успенского, профессоров А. Лебедева, В. Болотова, М. Поснова, А. Карташева и других.

Два крыла среди иконопочитателей в конце VIII - начале IX века

Иконоборчество было сложным движением, включавшим в себя:

- чисто догматическую сторону - вопрос об иконах;

- церковно-политическую сторону - вопрос о соотношении царской и иерархической власти;

- вопрос о роли монашества в обществе;

- вопрос о национально-культурной ориентации Византии (преимущественно европейской или азиатской).

Крайние иконоборцы - императоры Исаврийской династии, были по своим взглядам цезарепапистами и монахоборцами. Они приписывали царям первосвященническое достоинство и власть над церковью, а монашество стремились уничтожить, как не соответствующее целям государства. Кроме того, они придерживались азиатской (семитской) культурной ориентации в противовес европейской (эллинской). Умеренные иконоборцы, точку зрения которых выражал Константинопольский Собор 753 года, ограничивались догматическим вопросом об иконах и не были ни цезарепапистами, ни монахоборцами, ни эллинофобами.

Церковная борьба в многоплеменной Византийской империи существенно осложнялась борьбой за национальное лидерство. Известно, что иконоборчество возникло в азиатских областях и поддерживалось в основном народами, чуждыми греческой культуры. Напротив, иконопочитатели находили поддержку в европейских областях, среди греков и народов, подвергшихся эллинизации. Восстания 731, 751, 823 гг, поднятые разными самозванцами против императоров-иконоборцев, проходили под лозунгом защиты иконопочитания и пользовались поддержкой среди населения материковой и островной Греции. Подавить эти восстания императорам помогла широкая поддержка азиатских народов Византии.

Наиболее агрессивной частью иконоборческой коалиции являлось войско - главная опора Исаврийской династии, которое и занималось истреблением икон, грабежом монастырей и жестоким гонением на иконопочитателей. Большинство епископов, устрашенных репрессиями, хотя и подписали в угоду императорам иконоборческое вероопределение, но не сочувствовали противоцерковной политике иконоборцев, занимая выжидательную позицию. После смены курса императорской церковной политики при царице Ирине (с 786 г) епископат в подавляющем большинстве отверг иконоборчество и принял иконопочитание.

Коалиция иконопочитателей также не была однородной. Наиболее активной и стойкой была монашеская партия, вокруг которой группировались миряне и низшее духовенство. Именно монахи вынесли на своих плечах главную тяжесть борьбы за иконы и за свободу церкви от произвола императорской власти. Как наиболее пострадавшая от гонений, монашеская партия не была склонна ни к каким компромиссам с иконоборцами, в том числе и умеренными. В своей борьбе с императорами и их ставленниками - Константинопольскими патриархами, лидеры монашеской партии нашли себе покровителей в лице римских пап, к которым обращали послания, подтверждающие папские притязания на первенство во Вселенской Церкви. Лидерами монашеской партии в конце XVIII - начале IX века выступают преп. Феодор, игумен Студийский, его брат Иосиф, архиепископ Солунский, и их дядя Платон, игумен Саккудионский.

Умеренные иконопочитатели находились в основном в белом духовенстве, в части епископата, среди чиновников и даже лиц, близких ко Двору (например, Ирина - вторая жена императора Константина V, другая Ирина - жена императора Льва III). Ко времени 7 Вселенского собора (787) лидером этой партии был бывший госсекретарь Тарасий, возведенный по желанию императрицы Ирины из мирян в патриархи Константинополя. Как государственный человек с широким кругозором, он хорошо понимал всю сложность церковной ситуации, трезво оценивал сложившиеся церковно-государственные отношения, пестрый состав, как иконоборческой коалиции, так и коалиции иконопочитавтелей. Он понимал свою задачу архипастыря не только в утверждении православного догматического учения об иконах, но и как восстановление церковного единства, нарушенного иконоборческой смутой. Эта вторая задача, в свою очередь, включала в себя, во-первых, восстановление церковного единства в самом Константинопольском патриархате, во-вторых, возобновление общения с другими патриархатами, прежде всего с Римом на равноправной основе. Патриарх Тарасий собирался утвердить победу догматического православия над ересью, а не победу политическую над враждебной церковной партией, добивался соборного единства Церкви, а не захвата власти своей партией, устраняя партию враждебную. Это и было им проведено на 7-м Вселенском Соборе.

Такая линия поведения патриарха Тарасия вызвала первые разногласия между умеренными и радикальными иконопочитателями. Второй Никейский собор был первым Вселенским собором, в котором участвовали монахи числом более полусотни делегатов. Почти все епископы были иконоборческого поставления, не только рукоположенные от иконоборцев, но и дававшие при хиротонии присягу на верность решениям иконоборческого собора 753 г (присутствовало даже несколько <ветеранов> этого собора). Исключение составляли лишь те епископы, которые подобно патриарху Тарасию были поставлены накануне собора 787 г. Разногласие между умеренными и радикальными иконопочитателями вызвало отношение к епископам, бывшим иконоборцам. Монахи настаивали на их низложении, умеренные - на их принятии после покаяния и православного исповедания. По предложению патриарха Тарасия Собором была принята умеренная точка зрения, и покаявшиеся епископы-иконоборцы сохранили свои сан и занимаемые ими кафедры (в том числе даже некоторые <ветераны> иконоборческого собора 753 г). Низложены были только несколько человек - упорные иконоборцы и организаторы гонений на православных. Этим мудрым решением патриарх Тарасий избавил Церковь от новой <кадровой чистки> и неизбежно связанных с нею потрясений, проявил пастырский, а не партийный подход. Этим решением он сохранил лицо своего патриархата перед остальными поместными церквами.

Действительность архиерейских хиротоний, а значит, и других таинств, совершаемых в Константинопольском патриархате в иконоборческий период (729-786гг) была не отвергнута, а по умолчанию признана. Константинопольский патриархат не был весь объявлен безблагодатным, внецерковным сборищем, хотя очевидно, что по причине ереси он серьезно <болел в вере> и на долгое время оторвался от Вселенской Церкви. Поэтому в решении 7 Вселенского собора и было сказано, что Собор <соединил расторгнутые члены Церкви воедино>, а не то, будто бы он принял в лоно Вселенской Церкви <церковь-блудницу>. Хотя эти посылки и не были высказаны прямо, а только подразумевались, но выводы из них говорили сами за себя.

Монашеская партия не была согласна с этими выводами, то есть принятием бывших иконоборцев в сущем сане, и тем более, не была согласна с их предпосылками. Монахи потому и настаивали на низложении всех епископов иконоборческого поставления, что считали их, по самому факту соучастия в ереси, автоматически отторгшимися от Церкви. Само рукоположение от иконоборцев они считали, безусловно, недействительным. В глазах радикальной партии границы Церкви, как таинственного организма Христова, совпадали с границами их наличной партии.

Хлестким выражением идеологии партии ревнителей стал афоризм преп. Федора Студита: <евхаристия еретиков есть пища демонов> - доселе повторяемый разными зилотами, весьма опасный в своем практическом применении. Если быть точным, то <пищей демонов> являются различные требы, совершаемые в честь демонов, иначе - идоложертвенное. Насколько недействительны или не спасительны таинства во внецерковных сообществах, совершаемые во имя Христа и по вере в Него, пусть даже искаженной, - это вопрос широкий, требующий уточнений, решаемый Вселенской Церковью неоднозначно, в разных исторических ситуациях. Но это именно вопрос, а не ответ, и тем более - не такой ответ. Сам преп. Феодор вскоре обвинил православных патриархов Тарасия и затем Никифора в ереси <михизма> (попустительству незаконному браку императора Константина VI). Была ли, следуя логике этого афоризма, евхаристия, совершаемая патриархами Тарасием и Никифором, тоже пищею демонов? Или здесь, очевидно, ревнительство переходит в кощунство?

Недовольство монашеской партии вызвала и фигура патриарха Тарасия, представителя партии умеренных. Вся деятельность патриарха Тарасия была направлена в интересах всей церкви, а не одной своей партии, тем не менее (а может быть, именно поэтому) она раздражала ревнителей. Они выдвинули против него обвинение в неканоничности его избрания, как возведенного в патриархи из мирян. На самом деле подобные прецеденты в истории Церкви бывали и раньше, достаточно вспомнить св. Амвросия Медиоланского. Однако на недопустимости такой практики теперь и позже настаивали римские папы. В общем, с формально-канонической точки зрения, вопрос был спорным. В данном же случае это был лишь повод, а не настоящая причина оппозиции патриарху Тарасию. Всем было очевидно, что положение Константинопольской церкви после полувекового господства иконоборцев было чрезвычайным и не подходившим под обычные канонические правила (хотя даже эти правила епископская хиротония патриарха Тарасия формально не нарушала). В таких условиях именно патриарх Тарасий по своим личным качествам лучше всего подходил на роль столичного архипастыря, способного умиротворить церковь и залечить церковные раны.

Свою силу монашеская партия черпала не только среди простонародья, но и в поддержке со стороны Рима. С начала гонений на иконы православные всегда находили поддержку у римских пап, которые выступали с посланиями в защиту иконопочитания и предоставляли убежище гонимым. Обращаться к римским папам, признавая их первенство во Вселенской Церкви, стало обычной практикой ревнителей православия той эпохи в их борьбе против своих Константинопольских патриархов, как причастных ереси, так, к сожалению, и уже не причастных ей. Восстановление иконопочитания в 787 году далеко не сразу восстановило авторитет Константинопольского патриарха. Он продолжал быть объектом пристального наблюдения со стороны ревнителей на предмет его <ортодоксии>, и не воспринимался в качестве вселенского учителя. При отсутствии догматических погрешностей у патриарха в ход против него пошли канонические обвинения. Насколько хрупким было единство между умеренной и радикальной православными партиями показал случай, весьма далекий от догматики, - дело о втором браке императора Константина VI (Порфирородного).

Акривия против икономии

Через три года после 7 Вселенского собора единство православных было нарушено по следующему поводу. Молодой император Константин развелся со своей первой женой Марией, которую отправил в монастырь, и женился на Феодоте, фрейлине своей императрицы-матери Ирины. Эта история имела свою предысторию, характерную для Византийских придворных интриг.

Ирина осталась регентшей государства после внезапной смерти своего мужа, императора Льва III (Хазара) в 780 г, при малолетнем сыне Константине, наследнике трона. В состав регентского совета входили также четыре брата ее покойного мужа. В результате интриг императрицы-вдовы все они были отстранены от власти и попали в тюрьму, причем по византийскому обычаю подверглись увечьям: ослеплению, оскоплению, отсечению руки или языка. Для укрепления своей власти Ирина устроила обручение своего несовершеннолетнего сына с Ротрудой, дочерью короля франков Карла Великого. Заочное обручение совершил в Риме папа Стефан III. Но через несколько лет, по достижении сыном и его невестой брачного возраста, царица Ирина в одностороннем порядке расторгла помолвку, отослала Ротруду к ее отцу, а сына Константина принудила к браку с армянкой Марией. Этим оскорбительным поступком был порван намеченный союз между Восточной и Западной империями, столь важный для единства христианского мира, особенно перед лицом общей исламской угрозы. Этот шаг послужил и к дальнейшему отчуждению Восточной церкви от Западной.

Вскоре после совершеннолетия царевича Константина в войсках вспыхнул мятеж против Ирины. Войска требовали передачи всей полноты власти в руки молодого императора и отстранения от власти матери-регентши. Отодвинутая в сторону императрица повела интригу против собственного сына - случай, в истории небывалый! Для его дискредитации она подставила сыну одну из своих фрейлин - Феодоту. Увлекшись Феодотой, Константин оставил свою жену, что вызвало скандал в церковных кругах и восстановило против молодого императора ревнителей православия. Скандал облегчил дворцовый переворот приверженцев Ирины, которые свергли Константина. По приказу императрицы-матери сыну выкололи глаза в той же порфирной зале, где она его родила! Изуродованный император был отправлен в заключение, где прожил около года и умер от ран. При этом за ним самоотверженно ухаживала сохранившая ему верность вторая жена Феодота. Ирина же приняла титул <императора и василевса ромеев> (в мужском роде) и процарствовала еще пять лет (797-802), пока не была свергнута чиновником-куропалатом Никифором, который отправил ее в монастырь и воцарился вместо нее.

Переворот, совершенный Ириной, свергшей и ослепившей своего родного сына, послужил для Карла Великого поводом для принятия титула Римского императора. Каролингские легисты объявили Ирину узурпаторшей, а императорским титул вакантным, на который теперь получал право король франков. Властолюбие Ирины сыграло роковую роль в деле взаимного отчуждения Востока и Запада, создало Византийскому двору дурную международную репутацию. Про нравственную сторону и говорить нечего. Во всей мировой истории вряд ли отыщется пример, чтобы мать лишила жизни своего сына, да еще таким способом (ср.: Забудет ли женщина дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? - Ис. 49, 15).

Монашеская партия бурно протестовала по поводу незаконного брака императора Константина с Феодотой, которая приводилась двоюродной сестрой Феодору Студиту. Студиты перестали поминать императора и рассылали против него обличительные послания. Патриарх Тарасий тоже не одобрял этого брака и отказался его благословить, но не хотел из-за этого идти на открытый конфликт с императором, опасаясь восстановления иконоборчества. Позднейшие события показали, что опасения эти были вполне обоснованны. Раздор в рядах православных облегчил реванш иконоборцев в 813 г.

Венчал второй брак императора некий пресвитер Иосиф. Студиты требовали от патриарха Тарасия лишить священного сана этого человека, а императора отлучить от церкви. Из-за нежелания патриарха исполнять их ультиматум, студиты отложились и от него, перестав поминать патриарха и обвинив его в доселе неизвестной <ереси михизма> (блудодейства). Надуманность этого обвинения очевидна, так же как и неадекватность в поведении ревнителей. История с браком императора была отнюдь не причиной, а лишь поводом для конфронтации с патриархом Тарасием. Примечательно, что жестокая расправа Ирины над своим сыном не вызвала у ревнителей ни одного укорительного слова в ее адрес, не смягчила их и в отношении несчастного Константина. А ведь у тех, кто подлинно ревнует о евангельском благочестии, реакция должна была бы быть другой. Но переворот императрицы Ирины доставил торжество партии ревнителей (пресвитер Иосиф был запрещен, студиты возвращены к власти) и этого было достаточно, чтобы на грехи императрицы смотреть сквозь пальцы.

В 802 г, после свержения Ирины новый император Никифор (не путать с тезоименитым патриархом) созвал поместный собор в Константинополе для разрешения конфликта между православными партиями умеренных и радикальных. Собор подтвердил правильность линии патриарха Тарасия в деле о втором браке императора Константина VI, законность применения патриархом принципа икономии, понимаемого в смысле пастырского снисхождения. Пресвитер Иосиф после пятилетней епитимии был разрешен от запрещения. Партия студитов, оказавшись на соборе в меньшинстве, с этим не согласилась, требовала полного лишения сана Иосифа и признания правильности своей линии, называемой акривия (строгость). Поскольку их требования не были приняты, студиты вновь отделились от патриарха Тарасия, перестали его поминать и снова обратились к Риму. К чести патриарха Тарасия следует сказать, что он ни в первый, ни во второй раз, когда студиты отделялись от него, не накладывал на них прещений, оставляя все на суд Божий и выдерживая линию икономии до конца, не только по отношению к царям, но и по отношению к церковной оппозиции.

скачать статью полностью