Светлой памяти Натальи А.

Предлагаемое сочинение является художественным вымыслом от начала до конца. Ни сюжет, ни один из героев не имеет реального прототипа. Среди героев нет и авторского автопортрета. И все же элементы сю­жета и детали портретов взяты из реального опыта.

Естественно, некоторым из героев автор вкладывал свои собственные мысли. Но при этом ни один из них не выражает до конца авторскую позицию.

Поднятая здесь проблема настолько объемна, что даже правильная постановка ее в богословском или пу­блицистическом жанре автору не представляется воз­можной. Если, дочитав до конца, читатель согласится хотя бы только с этим, автор может считать свою зада­чу выполненной.

Проблема христианского единства, как доказали по­следние 200 лет истории христианства, действительно очень сложна, и конечно, у меня нет для ее решения го­товых рецептов. Я пытался лишь показать ее сложность на примере своих героев.

Художественная форма для того и избрана, чтобы личная позиция автора и размышления о ее возможной мотивации, не заслоняли собою сути поднятых вопро­сов. Однако вкратце свою позицию нужно все-таки пояснить во избежание кривотолков.

Во-первых, что слово самого Спасителя о единстве всех верующих в Него должно выходить за пределы одной конфессии (любой). Говорят, что в межконфес­сиональной борьбе христиан победителей не будет. Это не совсем так. Победителями будут и Магомет, и Буд­да, и Кришна, и многие основатели сект, а другими по­следствиями этой вражды станут безбожие и отпадение христиан от церкви. Это мы уже видим.

Во-вторых, я не приемлю путь официального экуме­низма, поскольку он фактически уже отказался от Ии­суса Христа, как ЕДИНСТВЕННОГО пути к Отцу Не­бесному, а также отменил прямые библейские заповеди, данные Богом на сохранение священного дара жизни и самого рода людского.

И в-третьих, я против реформаций в православной Церкви, поскольку история показывает нам их послед­ствия, слишком далеко отходящие от первоначальных планов. Кроме того, даже если реформацию в Церкви по­ведут совершенно чистые руки далеких от политики и просвещенных от Духа Святого людей, – то даже такая реформация ничего не даст, ибо не будет принята цер­ковным народом, если он стоит на других позициях. Нуж­на не реформация в Церкви, а долгая умственная и сер­дечная работа в каждой отдельно взятой христианской душе. И к добровольному согласию на эту внутреннюю деятельность христианина можно только пригласить. К счастью, чтобы такая внутренняя работа в душе читателя началась, не нужно никаких соборов и резолюций.

У меня большая просьба к читателю: не пытаться подытожить чтение лозунгом, слоганом, библейской или святоотеческой цитатой. Лучше тему вовсе отложить, чем придумать упрощенное решение в масштабах всей Церкви. Таких решений было много придумано уже до нас, и, похоже, все простые возможности уже перепро­бованы, но результат мы видим в плодах экуменическо­го движения, а также в продолжающейся параллельно ему вражде христиан между собою на местах.

Чтобы созрело личное, внутреннее решение нашей большой проблемы, нужно обратиться к истории Церк­ви, от новозаветных дней до сегодняшних. История не даст нам решения наших проблем, но научит к ним правильно подходить. История Церкви, ее опыт, ее му­дрость – это как школа, которую нужно пройти, хотя ни одно школьное решение не подойдет четко и прямо к решению проблем нашей сегодняшней жизни.

Протестантский мир, увы, видит историю церкви, большей частью, как историю ее грехов и спаситель­ных реформаций. Этот взгляд слишком однобокий, и потому он неприемлем. Православным же часто бывает свойственно видеть историю как на лубочной картинке. Это тоже неверно. Истинная история Церкви беспри­страстна, при ее изучении всем простеньким схемам и мечтаниям не устоять.

Но и пройденная школа для нас недостаточна. По­мимо нее нам, христианам разных конфессий нужно учиться братскому общению. Учиться конфессиональ­ному спору, но в большей мере – правильному и добро­му сотрудничеству ради проповеди Благой Вести.

Автор

Глава 1. Ремонт

- Итак, ты понял: упор нужно сделать на двух вещах. Первое – что их самодельное сборище это не церковь, а второе – их попытка быстренько записаться в Царство Небесное, отрицание аскетики и всего пути ко спасению.

Отец Виктор провожал Толика на миссионерское задание. Это был священник средних лет, среднего роста, с красивой бородой средних размеров. Темно-русые волосы, небрежно перехваченные черной резинкой, поношенный подрясник, цепкие глаза и уверенные жесты выдавали в нем батюшку, который своим приходом занимается более чем самим собой и своей семьей. Отец Виктор вел строгий для провинциального городка образ жизни, не был замечен в пьянстве или в худой компании, кроме того, он окончил семинарию, и, как сказали бы люди мирские, знал свое дело. Прихожане тянулись к нему, особенно те, кто помоложе. В пастырстве своем он держался средней линии, которую православные часто, к делу и не к делу, называют "царским путем", не давил своим авторитетом, но и не выказывал равнодушия к греху и ко грешнику. За это его любили и почитали ревностным батюшкой.

Его собеседник, стоявший перед ним у свечного ящика, был молодым, еще неженатым парнем, года два уже читавшим на клиросе. Невысокий и вдобавок сутуловатый, с юношеской бородкой, со скромным и часто потупленным взглядом, он не производил никакого особого впечатления. Пока он отпускал свои светлые волосы в косичку, на него еще обращали внимание где-нибудь в автобусе, но с тех пор, как о. Виктор велел ему нормально постричься, он и вовсе стал парнем незаметным. Вообще-то, в православном храме такого, скорее всего, и встретишь. Но это не значит, будто Толя был нескладным в жизни. В школе он занимался спортом, и руками делать кое-что умел. Природная невзрачность и застенчивость сохранили его сначала от дурной компании, а потом и от наплыва юношеских страстей. Он относился к тем подросткам, которые без особого потрясения для своих родителей переживают переходный возраст. Еще в школе мама водила его в храм, а с какого-то времени он делал это уже сам и сознательно.

Окончив колледж и пройдя армию, которая обошлась ему легче, чем многим, Толя не стал в жизни никуда "пробиваться". Может быть, он мог бы получить престижную работу и профессию, способности у него к тому были, но гонка за карьерой была не в его вкусе. Он понял, что трезвый человек с рабочими руками и некоторыми навыками будет в наши дни на вес золота, и работал по части всяких квартирных ремонтов, набирая опыт на ходу. Это позволяло ему при личных скромных потребностях не сидеть на шее родителей и иметь в своем рабочем распорядке относительную свободу. Например, сходить в храм в праздничный день. В храме он, как всякий молодой человек обратил на себя внимание, его позвали на клирос и в алтарь, и он начал осваивать новые профессии. Да и основная его специальность постоянно пригождалась при церковных ремонтах.

Теперь же перед ним открывалась деликатная миссия.

- Ладно, батюшка, я понял, попробую, - отвечал он. – Помолитесь, чтобы все прошло нормально, чтобы мне ничего не напутать.

- Да, брат, экзамен, как видишь, неожиданный. Но все-таки надо. Надо постараться вытянуть девчонку из этой секты, если она там не слишком сильно увязла. Ну, а не получится, тоже не расстраивайся. Будет знать, что существует и истинная Христова Церковь. Когда ей вся эта штунда надоест, будет помнить, к кому обратиться. Если она с сердцем и душой, не может же этот примитив удовлетворять ее бесконечно долго. А если нет, - ну что же, человек в таких случаях может очень мало сам от себя помочь. Тут Божия помощь и Божия воля.

Отец Виктор благословил Толика и проводил взглядом до порога храма.

Толик шел почти домой. Почти – значит, к соседкам. Там ждала его работа по специальности. Нина Петровна и ее дочь Людмила только что въехали в соседскую квартиру, которая требовала серьезного ремонта. Несколько дней назад Толик помогал им выгружать вещи, тут и познакомились. А когда узнали, что он к тому же еще маляр, штукатур и плитку наклеивает, за него и вовсе ухватились, как за находку. Квартира, действительно, требовала ремонта, особенно кухня и ванная, так что у Толика появился, можно сказать, долговременный заказ.

По речи и внешнему виду, Нина Петровна быстро "вычислила" в Толике верующего, да он и не скрывал этого, не те уж времена. Это еще более укрепило ее в желании прибегнуть к его услугам по ремонту. Сама она была, видимо, женщиной не слишком церковной, но все-таки похаживала в православную церковь, а вот дочка...

На прощание Нина Петровна шепнула Толику:

- Может быть, вы при случае поговорите с Люсей. Она у меня баптисткой стала. В нашу церковь не ходит, сторонится. Правда, мы с нею ладим, не ругаемся. Нельзя сказать, что она от рук отбилась или сектанткой стала, такой, что глаза навыкате. Этого пока нет. Но все-таки плохо. Кто ее знает, чему ее там научат. Поговорите, пожалуйста.

Толик, естественно, воспринял просьбу серьезно, быстро потолковал об этом с о. Виктором, прочел за два вечера взятую от него брошюру, вспомнил, что читал о протестантах прежде, и вот сегодня во всеоружии выкатывался на передовую позицию. Конечно, он не считал себя способным миссионером или просто спорщиком, но он надеялся на Божию помощь и на очевидность православной истины. Где-то он слышал, что необязательно быть слишком умным, если ты прав. Поэтому и не слишком волновался за исход беседы. В конце концов, ведь он совсем ничем не рисковал. Даже просто попаданием в неудобное положение. Он ни к кому не набивается в друзья, никого не агитирует. Он здесь по делу: штукатурит стенку. А остальное – лишь разговорчики по ходу этого дела.

Однако, приближаясь к квартире Нины Петровны, он все-таки ощутил прилив необычного волнения. Но не за то, что забудет свой миссионерский урок, а как-то иначе. Ему просто вспомнились слова Людмилы, сказанные в тот раз на прощание:

- Значит, вы тоже христианин, да? Слава Господу, что Он пересекает пути Своих детей.

А может быть, больше запомнился ему не смысл этих простых слов, а тон и взгляд, с которыми они прозвучали. Людмила не играла, не вызывала на конфессиональный спор, но, похоже, и не произносила дежурную фразу из вежливости. Кажется, ее настроение полностью совпадало с содержанием слов. Толик вдруг подумал, что "слава Богу" можно сказать очень по-разному. Когда автобус пришел вовремя – одно звучание фразы, когда после долгого шторма причалил к берегу корабль, – другое, когда на праздничной всенощной поется великое славословие, – третье. А здесь было что-то четвертое: простая радость встречи с христианином. Или может, это Толику померещилось: он оказался нужен здесь, и притом нужен именно как христианин. Кто же не разволнуется, пытаясь оправдать такое доверие?

Людмила открыла дверь сама. Нина Петровна отлучилась, но вернулась вскоре. Поздоровавшись, Толик невольно выпрямился и подтянулся. Пред ним стояла приветливая девушка в грязном рабочем халате, с косынкой на голове, с легкой улыбкой на устах и с любопытством во взоре. Толик был не из тех, кто ценит нескромность в женской одежде. Он искренне не понимал, как женщины не догадаются, что открытые пупки или мини-юбки их вовсе не украшают. И теперь он отметил про себя, что его собеседница совсем не дурна собою, даже в таком рабочем наряде. Сам он тоже был уже в рабочей одежде, ценя ее за то, что она не требует никакого охорашивания.

Сразу приступили к делу. Нужно было оштукатурить в ванной стену под плитку. Толик быстро прикинул, сколько развести раствора, и сделал первый замес. Людмила помогала ему, застилая полы и убирая все лишнее. Толику не терпелось перейти от постановки штукатурной задачи непосредственно к делу.

- Вы знаете, - начал он, сосредоточенно помешивая мастерком в лоханке, - мама Ваша просила меня поговорить с Вами о православной церкви.

- Да-да, - с неожиданной охотой поддержала разговор Людмила. – Я бы хотела узнать и о вашем духовном пути, как вы к Богу пришли, и о вашей церкви.

Толик поежился про себя, услышав, как она подчеркнуто дистанцируется от православия: "ваша церковь". Но, ободрившись ее интересом к теме, он постарался "включить пластинку" и начал отвечать заученный урок:

- На самом деле есть одна только христианская церковь, а именно православная. Она ведет свое преемство непосредственно от апостолов. В ее истории не было перерывов в этом преемстве. От нее случались разные отпадения в ересь или раскол. Сначала католики, а от тех отпали протестанты. Но единственное место, где хранится неповрежденное учение Христа, апостолов и святых отцов – это только православная церковь. Сам Христос сказал: создам Церковь Мою. Одну, а не десять и не сто. Так что здесь нужно как-то определяться. Ведь кому Церковь не мать, тому и Бог не Отец. Католики же, а за ними и протестанты, внесли множество еретических заблуждений в Христово учение.

Людмила выслушала, не перебивая, и ответила Толику на его первой остановке:

- Вы знаете, мы же не сектанты, не свидетели Иеговы, не мормоны какие-нибудь. Мы признаем тот же Символ веры, что и православные. В нашей церкви вообще очень почтительно относятся к православным. У нас некоторые читают книги православных священников. И многое мы оттуда берем. Зачем же упрекать нас в ереси?

- Ну, как же, - возразил Толик, подтаскивая лоханку с раствором к стенке. – Главная ваша ересь в отрицании православной аскетики. Вы считаете, что человеку достаточно просто принять Христа, просто вписаться в христиане – и все. А дальше живи, как хочешь, и спасение обеспечено.

Он метнул первый мастерок с раствором на стенку. Брызги полетели в стороны, но большая часть раствора прилипла. Людмила поспешно посторонилась от стены и спросила:

- Это так всю стенку нужно закидывать?

- Не бойтесь, это быстро, - весело отозвался Толик, метая уже третий или четвертый мастерок. – Шлеп-шлеп-шлеп. Почти что как завербовать в протестанты.

Тут следующая порция раствора, разбившись о стенку, не прилипла, а отвалилась на пол.

- Надо, чтобы прилипло. Видите, оказывается, это не всегда получается, - сказала Людмила с легкой грустью, но Толик, видимо, не понял, что она продолжает его сравнение.

- Поправим, - весело отозвался он и на этот раз не промахнулся.

Через несколько минут лоханка опустела, а на стене образовался бугристый, неровный слой штукатурки.

- Вот если я так оставлю стенку, наверное, Вы у меня работу не примете, - сказал Толик, начиная новый замес. - Надо не просто набросить, но еще и разровнять, и еще слой, возможно, придется добавить, а совсем по-хорошему, так и третий, и каждый разровнять, а потом затереть. Вот так и христианская жизнь: мало, чтобы просто прилипло к тебе христианское учение, тут еще работать и работать.

- А у нас этого никто не отрицает, - ответила Людмила. - Так и говорят: идет долгий процесс освящения человека. Но скажи: ведь если твоя штукатурка липнуть не будет, нечего будет и разравнивать, все окажется на полу. И сколько раствора пропадет.

- Ну, у нас-то раствор не пропадет, - Толик ловким движением собрал все остатки раствора в лохань, продолжая помешивать. – То есть, важно и то, и другое: и принять Евангелие, и жить по нему.

- Конечно, тут нам не о чем спорить. – Людмила на минуту задумалась и попросила. - Лучше ты расскажи мне, как ты к Иисусу пришел, а я тебе свою историю расскажу. Тогда мы лучше поймем друг друга. – Вдруг она добавила извиняющимся тоном. – Можно на "ты"? Ведь мы вроде почти ровесники?

- Да, конечно, - ответил Толик, собираясь с мыслями. Разговор пошел не по плану, и он не знал, сколько и как можно рассказать в ответ на такой вопрос. Эту девушку он видел третий или четвертый раз в жизни, и то мельком, а спросила она о том, что в свое время перевернуло ему всю жизнь. И он начал с внешнего.

- Ну, я как-то постепенно врастал в эту церковную жизнь. В детстве меня мама водила в храм, причащала, молились мы вместе. Потом я читал всякие книги, которые давала мне и она, и батюшка. А потом... – Тут он подошел к самому важному, запнулся, и чтобы задавить неловкость, быстро пошевелил мастерком раствор и начал снова закидывать стену.

Но Людмила, видимо, почувствовала, что суть всего, о чем она спрашивала, лежит под этим словом "потом". И она осторожно постаралась подкрасться к этому месту рассказа. Выждав, пока шлепки утихнут, а брызги осядут, она подала Толику ведро с водой и все-таки переспросила:

- Ну, а потом что?

Толик понял, что если он замкнется и не ответит, то дальнейший разговор останется безрезультатным. Он потеряет доверие собеседницы. И он решился. Окунув полутерок в ведро, он приложил его к стене, и, потянув вдоль бугристой поверхности штукатурки, начал:

- Однажды я наделал всяких гадостей своим товарищам. Ну, не стану рассказывать про обстоятельства. И это было потому, что, будучи на вид смирным, я был страшно тщеславен и считал себя лучше других. Я считал себя вполне достойным, потому что не пью, не курю и верю в Бога. Но тут я нагрешил гордостью, осуждением, всяким тут кривлянием, а потом ревностью... Да ладно, это неинтересно. Но...

- Ладно, подробности, действительно не нужно шевелить, - поддержала Людмила, - но, в общем, ты увидел себя со стороны, да?

- Вот именно. Я стал себе очень противен. Я захлебнулся своей собственной внутренней дрянью, так что жить не хотелось. И даже исповедь не помогла, потому что батюшка меня не понял, то есть не видел, что у меня внутри. Да я и не мог рассказать все подробно. И вот в час жгучего стыда...

- Тебя нашел Иисус, - перебила Людмила напряженным голосом.

Толик стряхнул с полутерка остатки раствора и посмотрел на нее.

- Да, наверное, это можно назвать так. Хотя это трудно пересказать словами. Я вдруг осознал, как Он за меня страдал, и какую боль я причиняю Ему своим поведением. А потом, потом я стал читать больше о Нем, о Его страданиях и воскресении. Я осознал реальность всего происшедшего. А еще мне батюшка напомнил о крещенском обете, и я повторил его про себя уже сознательно.

- Какой это обет? – спросила Людмила.

- Сочетаваюся Христу....

(скачать повесть полностью)